Время в жизни страны тех лет до сих пор оценивается неоднозначно. Оно и действительно было разным — на виду и в тени или, как сказано у поэта Евгения Евтушенко, днем — парады физкультурников, чествование стахановцев, а ночью  - черные воронки, автофургоны «Хлеб» с другим грузом и «звезды на пол с маршалов моих»... Все это коснулось и первостроителей СЦБК.
...Вторая половина тридцатых. Советской власти чуть более двадцати лет, но Россию уже не узнать. Изменился не только календарь, исчезла буква «ять». Уже были изгнаны, уничтожены, бежали сами, посажены, сосланы миллионы сограждан из бывших когда-то имущих классов, высланы в северные края миллионы крестьян, умевших работать и жить на земле. Родились новые слова и словосочетания, новые имена, переименовывались города, края, области, горные вершины, артели... Кроме рек, болот и прудов  все  стало  носить имена революционеров всех времен и народов, улицы с вековой историей стали Советскими, Большевистскими, Коммунистическими... Недобитую техническую интеллигенцию, недостаточно поддерживающую темпы ускорения без надлежащей техники безопасное ти, сулили и отправляли на пере воспитание в лагеря, на стройки как «пределыциков».

Опыт ударного возведения бумажного предприятия в глухой уральской тайге и в короткий срок уже был опробован на Вишере. Жертв тогда не считали, просто «актировали» их в бесчисленных лагерях, «командировках», ОЛПах, выселках... Руководители «Вишхимза» Берзин и Алмазов (Алмастян) знали свое дело — так и родился Красновишерск. Первый, получив орден, пошел на повышение в бухту Нагасво начальником «Якутзолото», а второй — на более крупные стройки в Березники и Соликамск. Сделав свое дело, оба они вскоре были списаны в расход.

Просто пришло время и Чубарю уйти в небытие. Кстати, перед отправкой в Соликамск ему добавили еще руководство финансами страны (Наркомфин), что уже было дурным знаком. Тогда товарищ Сталин часто разыгрывал такие спектакли с участием, естественно, Ягоды, Ежова, Берия: новых жертв, подозреваемых в «подготовке» взрыва Кремля и убийства вождя, загружали дополнительными должностями и отправляли на периферию, дабы спутать карты-планы «заговорщиков». Три предшественника Чубаря по наркомату финансов были расстреляны — Сокольников, Брюханов, Гринько. Губаря отозвали из Соликамска и после полугодовых попыток - допросов казнили. А ему еще не было и пятидесяти.
И еще о формировании кадров Соликамбумкомбината. В первые месяцы войны сюда успели эвакуировать кое-какое оборудование и людей с небольших бумфабрик Энсо, Сортавалы, Питкяранты, Кувшиново... Первые три были на территории, за год до того приобретенной у Финляндии в результате победоносной войны 1939—40 гг. Новые кадры этих фабрик еще не успели освоиться там (финны были высланы), как им пришлось эвакуироваться на Урал. Важно, что вес они уже имели определенную квалификацию.

Но положение быстро менялось: о таких работниках можно было только мечтать — исполнительные, обязательные, добросовестные, смекалистые, быстро овладевавшие профессиями, куда меньше пьющие, чем другие, хотя причин залить горе у них было не меньше. Большинство из оставленных в пределах города немцев жили во вновь построенных бараках, домах (были и юрты) по обе стороны дороги, ведущей от комбината в Усть-Боровую. Их поселок окрестили в народе Берлином. Тут же, в деревянном доме по ул. Жданова, была и комендатура, где немцы должны  были  регулярно  отмечаться. Обидно, что такое положение сохранялось до середины пятидесятых, когда уже немало немцев было передовиками производства, известными инженерно-техническими работниками, активными комсомольцами и коммунистами. Мне, например, работавшему с 1954 года в Боровском горкоме комсомола, нечего было ответить нашим активистам. Но, как теперь говорят, что было, то было. Тогда страдали многие и в основном ни за что.
Росли кадры бумажников и из числа усть-боровчан. Многие местные фамилии стали наследственными среди известных бумажников — Могильниковы, Белкины, Негодяевы, Лыткины, Ладкины, Тохтуевы, Пономаревы...