Ежегодная образовательная акция "Тотальный диктант" пройдет 12 апреля в двух сотнях городов России, а также в 60 странах мира. В этом году автором текста для тотального диктанта стал писатель Алексей Иванов, с которым побеседовал "Огонек"

— Не соглашусь с вами. "Тотальный диктант" не флешмоб. Флешмоб — действо постмодернистское, непременно бессмысленное, где все — прикол, все — игра. А "Тотальный диктант", по идее, совершенно серьезен: "Мы, участники, заявляем, что грамотность — это важно". Никакого постмодернистского шутовства.

И я бы не сказал, что "Тотальный диктант" — способ подачи знаний. Подготовка к диктанту не обучение, а что-то вроде разминки. Главное в диктанте — его, так сказать, гражданское содержание. Он формирует приоритеты. Он возвращает нормативы, он напоминает об эталонах, он заявляет, что правильно — это когда по правилам, а не "как бог на душу положит". "Тотальный диктант" восстанавливает культуру коммуникации, потому что мы давно уже не понимаем, что говорим. В обществе, которым управляют медиа- и соцсети, неумение внятно говорить ведет к катастрофе, как у первобытных охотников хромота приводила к голоду и гибели.

— Какие еще существуют способы "ненасильственного" обучения? Какими вы пользовались, когда работали преподавателем?

— Смотря чему учить, смотря кого. Вообще же, как мне кажется, лучший способ научить — это сделать знания частью жизненного опыта человека. Это я понял, пока еще вел краеведческий кружок в Доме пионеров. Бесполезно рассказывать подросткам, в каком замечательном краю они живут. В одно ухо влетит, в другое вылетит, причем со второй космической скоростью. Но можно сводить в поход, и тогда знания станут частью личного жизненного опыта и отпечатаются в памяти навсегда. Как этот метод применять в других дисциплинах, я не знаю. Наверное, как-то можно. Об этом надо спрашивать у специалистов.

Хотя, по большому счету, в "насильственном" обучении тоже есть здравый смысл. Просто заставить выучить — зачастую самый эффективный и эргономичный способ. Разумеется, нельзя бить головой о парту, но ребенок должен усвоить, что он обязан делать некие вещи лишь потому, что он член общества, а не потому, что это интересно. Например, человек обязан быть вежливым просто потому, что мы цивилизация, а не дикари. Без императивов нет ни общества, ни культуры. На одном гедонизме благополучия не построить.

— Все отмечают, что общий уровень знаний при СССР был высоким, намного выше, чем сейчас. Выходит, мы проиграли, отказавшись от советской системы образования?

— Уровень компетенции и уровень социальной активности, безусловно, влияют друг на друга, но все-таки не взаимообусловлены. Проще говоря, грамотность не означает инертность. Подчинение законам орфографии не означает, что ты раб государства. Образование в СССР было высоким не потому, что форматировало законопослушных людей. Просто образование давало дополнительный шанс для карьерного роста, а карьера всегда, так сказать, законопослушна. А сейчас образование не дает шанса на карьерный рост. Ты можешь быть стоеросовой дубиной и входить в совет директоров корпорации. Зачем тогда учиться, если жизненный успех не зависит от образования? Образование не капитализируется, поэтому не имеет высокого статуса, и никто к нему особенно-то не стремится.

— Многие отмечают, что ваш роман "Географ глобус пропил" абсолютно советская история. Но географ — полный неудачник. За что его и любят, чем и симпатичен. Каковы шансы неудачника в теперешнем мире, который тотально ориентирован на успех?

— Дети видят такого учителя. Если вдуматься, он ведь не может быть для них образцом. Другом — да, но не образцом для подражания. Они не могут хотеть быть такими же, да?

Истории о лузерах и деградантах, о падении человека, малоинтересны, особенно сейчас, при повсеместном культе успешности. Герой, на глазах зрителя превращающийся в лужу грязи, ни у кого не вызывает симпатии. Симпатию вызывает только стойкость. Об этом и история о географе Служкине.

Давайте разбираться по пунктам.

Пункт первый. Герой — неудачник. В чем это выражается? У героя есть высшее образование, работа, жена, дочь, квартира, друзья, хобби. Он полностью социализирован. Мало платят? А что, счастье только в деньгах? Жена не любит? А кого она вообще любит? Дети не уважают? А кого они вообще уважают? Географ не сопротивляется обстоятельствам? А какое может быть сопротивление? Избить друга, изнасиловать жену, сдать детей в полицию? Здесь нет места для поступка. Это экзистенциальная драма. Она вообще не о жизненном успехе и ее нельзя судить такими мерками. Вот вам подобный квест: жил-был мужик, женщин у него не было, жилья тоже, денег не заработал, уважения не снискал, родителей своих бросил, бродяжничал, а потом был казнен по ошибке. Круглый неудачник. Зовут Иисус Христос. Так что давайте не измерять расстояния в килограммах.

Пункт второй. Советская история. В советских историях об утиной охоте и о полетах во сне и наяву человека давила несвобода. По принципу Ежи Леца: "Ты можешь проломить стену своей камеры, но что ты будешь делать в соседней камере?" Несвобода делала хорошего и талантливого человека аморальным. А мой герой в любой ситуации ведет себя нравственно. Он нравственен по своей природе, как дерево по своей природе деревянное. И он, оставаясь нравственным, может быть свободным. Он говорит: "Я не умею держать человека на цепи". Он не держит на цепи ни жену, ни друга, ни подруг, ни школьников. А они ведут себя как свиньи. Но больно только ему. Не его вина, что другие люди не могут быть порядочными на свободе. И поход со школьниками — это маленький урок свободы, который он неохотно дал равнодушным и агрессивным тинейджерам.

Виктор Служкин, безусловно, не учитель, но он настоящий человек. Живой. С недостатками. Но ему хватает мужества для смирения. Ему хватает мужества не совершать зла. Ему хватает мужества не предавать свою свободу, потому что высшая свобода — это быть самим собой, быть аутентичным.

В пренебрежительной оценке такого героя проявляются либо комплексы самих тех, кто оценивает, либо склонность к поверхностным аналогиям.

— Какой вообще сегодня стимул получать знания, учиться? Вот, скажем, мальчик хочет стать программистом. Понятно, что ему нужны математика и английский. А русский-то зачем? А литература? Как это объяснить?

— Не стоит относиться к гуманитарному образованию узко-утилитарно.

Во-первых, какое общество мы строим? Постиндустриальное. А это общество гуманитарных технологий. Софт могут создавать люди, не знающие алгебры, но этим людям нужна отточенная логика и культурная эрудиция. Высчитать прибыль банка может микрокалькулятор, а придумать, как привлечь клиентов, способен только человек, знающий людские слабости и чаяния. Русский и литература учат мыслить, а уметь мыслить важнее, чем знать. Выбрасывать русский и литературу из курса обучения, все равно что, предположим, летчику наплевать на физподготовку и вообще на здоровый образ жизни. Я с таким летчиком не полечу.

Во-вторых, кого мы растим? По-теории, разумеется. Мы растим творческого интеллектуала с обширной потребительской компетенцией. Без гуманитарности образования интеллектуал не будет творческим, а потребительская компетенция не будет обширной. Такой монстрик не будет нуждаться в постиндустриальной цивилизации. Это Робокоп, которому нужны только уголовный кодекс и розетка.

Беседовал Михаил Серафимов

Источник: http://www.kommersant.ru/doc/2442569